Что такое коронавирус? Что чувствует человек, который заболел? Как протекает сама болезнь? Большинство из нас этого не знает, поэтому «диванные» критики, которые рассказывают нам о COVID-19, пользуются этим и говорят, что мы все умрём. Первая женщина с официально подтверждённым в Беларуси COVID-19 точно знает, что это слухи. Она уже выздоровела, но ещё в октябре прошлого года во время показа надела на своих моделей защитные маски для того, чтобы они просто были красивыми.
Гостья программы «Марков. Ничего личного» — Татьяна Ефремова, дизайнер, первая женщина с официальным COVID-19 в Беларуси.
— Татьяна, сегодня, когда вы видите эти кадры, вам не жутко? Это ведь показ октябрь прошлого года – коллекция весна-лето 2020?
— Да, это так. Нет, мне не жутко. Конечно, в контексте происходящих событий на данный момент это может показаться мистикой, может быть, предвидением. Но в этой коллекции маски были как поиск себя. Кто-то прячется за масками, кто-то носит их всю жизнь, кто-то находит себя. Поиск простых и жизненно-важных, может быть, банальных ценностей: любовь, счастье, семья – этот контекст более важен. Сейчас так получилось, что весь мир об этом думает, кто-то на карантине, кто-то нет, кто-то в самоизоляции.
— Получается так, что коллекция оказалась чуть ли не пророческой, потому что вы искали себя, а по сути, нашли коронавирус, причём нашли в том числе и для себя. Или это стечение обстоятельств? Вы видите в этом определённое мистическое начало?
— Творческие люди всегда как бы считывают какую-то информацию, тенденции в поле земли, скажем так. Когда я была на выставках в Европе, летала, осенью у меня с моей подругой и коллегой Людмилой Лабковой был такой разговор: «Я не понимаю, везде всё спокойно, но такое ощущение, что что-то надвигается, что-то глобальное». Конечно, я не предполагала, что это будет коронавирус.
— Давайте восстановим хронологию тех событий. Вы – первая женщина с официальным диагнозом «COVID-19» в Беларуси, первый пациент Витебска из той самой итальянской командировки. Итак, 29 февраля вы делаете первый тест?
— Да, нас пригласили сдать тест после командировки. Когда мы летели в Италию, то там всё ещё было спокойно, а во время пребывания мы услышали, что там были зарегистрированы первые случаи.
— Вы сделали тест, и?
— Я сделала тест, меня оставили при этом в больнице, потому что им не понравилось моё состояние, а так я могла сдать и уйти.
— То есть у вас были определённые признаки?
— Я была в простуженном состоянии. И самое интересное, перед тем, как поехать, я померила температуру, и она у меня была 36,5, а там – 37. Там врачам не понравилось горло, ещё что-то, и они меня положили в ожидании результатов теста. Конечно, поначалу вроде как нет, потом – сомнительный, и когда мне сказали, что мой результат сомнительный, я этого не ожидала вообще.
— Это было для вас неожиданностью? Вы даже этого не предполагали?
— Я предполагала, что – нет, и я пойду домой. Я не могла предположить, что я попаду в такие обстоятельства.
— Какие у вас были первые чувства: растерянность, шок, неприязнь этого?
— Шок, потому что то, что вроде бы витало в Китае – там они сражались, мы все об этом слышали, и с этим сталкиваюсь лично я.
— Вы предполагали, что это бесконечно далеко?
— Мы же уже много вирусов прошли: свиной грипп, пневмония. Когда я об этом слышала, то это действительно было далеко от меня. Когда это началось в Китае, этот вирус и эти обстоятельства, меня это начало внутренне беспокоить.
— Очевидно, это и было предвидение.
— Да.
— По сути, Витебск стал одним из очагов пандемии, во многом именно из-за той самой командировки. Сколько человек ездило тогда с вами?
— Нас было пятеро.
— На ваш взгляд, можно было на тот момент уже что-то предполагать, оглядываясь сейчас из нынешнего дня, пройдя всё лечение? Вы могли предполагать перед командировкой, что, может быть, не стоит ехать?
— Если честно, всё складывалось так, чтобы я не поехала, потому что до этого я лежала в той же инфекционной больнице с младшим ребёнком (со скарлатиной). Мы с мужем поменялись, он лёг вместо меня, а я полетела. Потому что билеты уже были куплены, и нужно было лететь.
— В интернете сейчас много шокирующих, нагнетающих историй, которые даже у здорового человека не просто поднимут давление, а способны вызвать стресс и панику. Очевидно, что стресс и паника тоже убивают, они снижают иммунитет. Многие заболевшие буквально опускают руки. Как протекало ваше заболевание? Какие у вас были ощущения, насколько они были сильны? Как проходила сама болезнь?
— У меня, может быть, не совсем типичный случай, потому что обо мне стало известно, и это накладывает дополнительный отпечаток на всю эту историю.
— Вами усиленно занимались?
— Это, наверное, другой психологический аспект поддержки моих знакомых и реакции общества. Но это были новые для меня ощущения, потому что, когда меня начали спрашивать про людей, с которыми я до этого общалась, то я на некоторых фамилиях даже запнулась – я их просто забыла. Каких-то людей я, конечно, назвала сразу, естественно, семью мою всю привезли. Но это ощущение, когда ты лежишь и непонятно, что тебя ожидает, вся твоя семья, у всех взяли анализы, куча людей, с которыми я общалась, – их тоже взяли, плюс – все обстоятельства, когда неизвестный, неизученный вирус, вакцин нет, лечения как такового тоже нет.
— В первую очередь, это тяжело психологически?
— Да.
— Насколько я понимаю, накладывается отпечаток ещё и того, что вот этих всех людей свезли из-за вас? Было такое?
— Да.
-С одной стороны, вы не виноваты, а чувство вины присутствует?
— У меня не было чувства вины. У меня была большая обеспокоенность.
— В первую очередь за них?
— Да, и за семью. Фактически мы все оказались в месте, где была гипотетическая угроза здоровью всех этих людей. Я могу сказать, что по чудесному стечению обстоятельств у всех результаты оказались отрицательные.
— Из ваших контактов первого уровня?
— Да.
— На самом деле, это прекрасно. Это позволяет сегодня спокойно об этом рассказывать. Мы все сейчас знаем из истории, которую нам транслируют, как протекает эта болезнь, её признаки – горло, насморк, головная боль, температура и так далее. Как у вас это проходило? Что буквально вы лечили?
— Лечили по симптоматике на тот момент.
— Какие признаки были очевидными?
-У меня было и горло, была заложенность носа, пропало обоняние.
— А белый язык был?
— Я не смотрела. Этот момент я упустила. У меня был ещё кашель, и конъюнктивит присоединился.
— На ваш взгляд, если отвлечься от того, что это коронавирус, если бы это воспринималось как простуда, то гипотетически вы смогли бы лечиться дома?
— Да, чисто гипотетически я бы могла.
— То есть вам было не настолько плохо, чтобы находиться в больнице?
— К счастью, да.
— Если бы вы не знали, что это коронавирус, то вы могли бы совершенно спокойно отлежаться?
— Да, учитывая то, что я принимала антибиотики пять лет назад. У меня есть другие вариации – где-то спина, ещё что-то, но простудных заболеваний за это время, мне кажется, у меня и не было. Я этого не помню.
— Мне интересно, у вас присутствуют хронические заболевания, которые могли бы спровоцировать более реактивный ход?
— Я надеюсь, что нет, по крайней мере, я о них не знаю.
— Это хорошо. В эти дни много говорят о подвиге врачей, и это заслуженно. Мы делали предыдущую программу с участием реаниматолога – заведующим реанимации 6-й больницы. Находясь в самоизоляции в больнице, он рассказал многое о том, что там происходит. Он сказал, что ему и персоналу очень тяжело работать в защитных костюмах, напоминающих космонавтов. Как это действовало на вас, когда вокруг были люди в таких защитных костюмах? Как вы себя ощущали в этой ситуации? Мне интересно, каким было их отношение к вам?
— Я думаю, для всех первые часы, наверное, были шоком, страхом. Никто не знал какого-то алгоритма действий. Я каждый день видела людей в скафандрах, ко мне приходила врач, она смотрела моё состояние.
— Вы реально были изолированы, находились в отдельном боксе, и к вам приходили люди исключительно в такой специальной одежде?
— Да.
— По вашим ощущениям, это были строгие меры?
— Они были адекватные, потому что, когда недостаточно изучен вирус, все меры, которые было возможно принять в этих условиях, были приняты. Я это адекватно воспринимала. Мне не хотелось убежать подальше, чтобы этого всего не видеть, потому что я понимала, в каких условиях нахожусь, что со мной происходит. Поначалу я даже не знала, какое будет течение болезни. Эти все самые страшные истории на меня тоже влияли.
— То есть вы читали?
— Конечно, читала.
— Но руки не опустили?
— По-разному было, потому что за такое количество времени в изоляции я, конечно, постоянно настраивала себя на оптимистичный исход событий, но сразу это невозможно сделать человеку.
— Татьяна, мы сегодня в журналистской среде столкнулись с тем, что люди, которые выздоровели, в большинстве своём отказываются общаться с прессой, отказываются от любых комментариев по поводу своей болезни, объясняя это именно отношением в обществе к ним. Это правда, что некоторые независимые издания вас просто «похоронили»?
— К счастью, это были не издания, а слухи. Но я слышала, что я «умерла», меня «похоронили», и не только это, к сожалению. Это тоже определённое испытание. Я понимаю людей, которые не хотят на эту тему общаться, потому что наряду с очень мощной поддержкой, благодаря которой и моя семья, и я это всё прошли, наряду с этим было очень негативное отношение людей ко мне в том числе.
— Почему, на ваш взгляд?
— Я думаю, что это навалилось на весь мир, и это – неизвестность, она пугает больше всего, и страх смерти. Нам до этого каждый день не выставляли статистику по другим заболеваниям, сколько людей в мире от этого умирает. Если бы мы каждый день читали эту статистику, наверное, у всех было бы такое состояние, как сейчас – постоянного психоза. Когда люди читают статистику, когда это неизвестно, когда люди не понимают, что происходит, и плюс – страх, он порождает мысли негативного плана.
— Даже так?
— Да, я слышала, что я привезла в Витебск этот вирус (напомню – у всех людей из моих контактов был отрицательный результат), что чуть ли я не террорист. Но вы понимаете, что я сама попала в это, я сама заболела, и на фоне этого всем и творчеством, и жизнью мил не будешь. Это нормальное явление. Но в обстоятельствах болезни для меня это было странно. Я могу это объяснить только страхом, неизвестностью и тем, что люди за себя боятся, и им нужен кто-то, кто бы за всё ответил. Мне кажется, это во всём мире так.
— Всегда ищут виноватого?
— Да, мне кажется, это видно и на политическом уровне.
— Безусловно. Когда вы лечились, ведь «хоронили» и вашего руководителя, по крайней мере, растиражировали. Я лично сам это видел, но, слава Богу, эта новость была достаточно быстро опровергнута – человек жив и здоров. На ваш взгляд, какую ответственность нужно вводить за такие фейки помимо народного осуждения, которое абсолютно недейственно?
— Я не могу сказать какое, но я считаю, что это недопустимо ни в коей мере –не проверяя данные, запускать такие новости.
— Если исходить из моральных ценностей, то это низко чисто по-человечески, но с точки зрения закона, на ваш взгляд, это нужно оценивать?
— Я считаю, да.
— По сути, коронавирус заставил людей надеть маски, но в то же время он сорвал маски с общества, показав, кто есть кто. Чего было больше со стороны социума в отношении вас: поддержки или отторжения? На ваш взгляд, прошло ли общество проверку этим коронавирусом, применительно к вам?
— Моё общество прошло проверку.
— Были исключительно отдельные случаи?
— Это были какие-то слухи негативные, которые до меня доходили. Все мои знакомые, друзья после того, как узнали, оказывали мне большую поддержку: из Минска были готовы что-то передать, если нужно было, предлагали помочь всем, чем угодно. Предлагали, помогали, поддерживали.
— Звонков поддержки много было? У вас же телефон был с собой?
-Да, к счастью, это средство связи у меня было с собой. Звонков было много. Мне кажется, первое время они продолжались целыми днями. Я постоянно сидела на подзарядке между лечением и звонками.
— У вас была возможность хотя бы читать, смотреть фильмы?
— В первые две недели, наверное, почти не было. Если говорить об обществе, то наше общество ещё на стадии всей этой проверки. Оно трансформируется каждый день – новости, то, что происходит в мире, это людей трансформирует. Поэтому нельзя сказать, что общество сейчас прошло проверку. Ещё всё в процессе.
— Вы имеете право так сказать, потому что всё это вы уже прошли. Но мне интересно, оно трансформируется в какую сторону – от чего к чему?
— Я думаю, что всё-таки мы возвращаемся к базовым ценностям – к помощи, поддержке, любви, пониманию, принятию, терпению. Ещё многое можно сказать, но это, наверное, главное, потому что вначале было неприятие, и, наверное, наше общество проходит все стадии. Я могу это сказать ещё на одном примере, когда у меня родился особенный ребёнок, несмотря на то, что я прогрессивная женщина – я это принимала, поддерживала, когда с тобой лично это случается, ты всё равно к этому не готов, и нужно пройти эти этапы, чтобы это принять, и полюбить, и жить счастливо при этом. Я думаю, что наше общество выйдет в лучшем свете перед самим собой.
— Должно стать добрее.
— Да.
— Вам очень многое пришлось пережить, и это не про вирус. Крайнее фото в социальных сетях – красное сердце, подарок вашему супругу, в том числе от особенного ребёнка. Его день рождения прошёл на карантине?
— Да.
— Это четвёртый сын?
— Да, фото, о котором вы говорите, это третий сын, он готовил подарок. У нас ещё у одного сына 11 апреля был день рождения, а у младшего – 11 марта, тот, который провели раздельно – на расстоянии. К счастью, там разрешили передать такой маленький кекс, чтобы всё равно был праздник.
— Но в одной больнице вы были всё это время раздельно?
— Да.
— Почему красное сердце?
— Это символ любви. Я вышла уже на работу, а все остальные, пока каникулы, сидят дома, и возможности приготовить подарок минимизированы. Парни, конечно, все разные, но они классные. И Стефан для дня рождения решил сделать вот такой подарок брату.
— А вы не видели символизма в том, что для вашей семьи сердце – это особый смысл?
— Да, конечно, есть особый смысл. Уже девять лет назад мужу была проведена трансплантация сердца.
— Островский делал?
— Да, благодаря его золотым рукам.
— Очевидно, что вы больше беспокоились за близких?
— Да.
— Вообще, это трудно передать, когда пятеро твоих мужчин находятся в больнице.
— Я очень беспокоилась, но они мужественно перенесли всё это – бокс остался в целости, стены толстые, но в одной комнате были пять человек, все разного возраста, всем нужны разные занятия. И под руководством мужа они там.
— Он, видимо, мужественный человек, если всё это выдержал.
— Да, он многое выдержал, и наша семья тоже. Двое наших младших детей уже родились после его пересадки сердца, поэтому, конечно, он уже может писать книги по воспитанию, и, наверное, скоро ему придётся открыть какой-то ресторан.
— Татьяна, очевидно, именно позитив помог вам всё это выдержать. Ваш совет тем, кто сейчас находится в такой ситуации, тем, кто сейчас болеет – как им не опустить руки?
— У меня всегда в таких обстоятельствах срабатывает такая схема, и, наверное, после того, как с мужем это случилось, это было какое-то переосмысление первой глобальной ценности. Я неделю плакала, когда узнала, чем его болезнь может обернуться, в любой момент всё могло быть не так. На тот момент у меня было двое детей, и я поняла: тем, что я нахожусь в таком состоянии, я никому не помогу и только себя могу загнать в ещё более тупиковые ситуации. Поэтому я подумала, что не могу посыпать голову пеплом из-за тех обстоятельств, на которые не способна повлиять. Я начала делать то, что от меня зависит, надеяться на лучшее и верить.
— Я могу предположить, что семья – это тот якорь, который помог вам в этой ситуации?
— Наверное, да, я думала о них постоянно. Последнюю неделю на видеосвязи каждый подходил и спрашивал: «Мама, ну что? Ты едешь? Нет? А когда?»
— Мне кажется, что эти посылы и являлись основными, которые поддерживали. Татьяна, сегодня вы не чувствуете себя суперженщиной? Владимир Караник сказал, что разгар эпидемии ещё впереди и придётся на конец апреля – начало мая. А вы уже можете спокойно ходить – без индивидуальных средств защиты. Или я всё-таки ошибаюсь? Какие рекомендации от врачей были?
— Я не знаю, как без средств защиты, я сюда пришла в маске и в очках.
— То есть на всякий случай?
— Врачи говорят по-разному. Ещё нет стопроцентного утверждения, что есть иммунитет, говорят, что у какого-то количества может быть недостаточно антител, чтобы не заболеть заново, поэтому я не искушаю судьбу. Надеваю маску, перчатки, очки и еду в магазин или на работу.
— Лучше поберечься. Татьяна, а вы донором не собираетесь стать, ведь сейчас есть теория, что в крови переболевшего человека есть антитела, и это может помочь в борьбе с коронавирусом? Вам не предлагали?
— Да, мне уже звонили, предложили стать донором плазмы (если я правильно выражаюсь) для того, чтобы выявить антитела, благодаря которым сейчас облегчают течение болезни коронавируса. Я, конечно, согласилась.
— Вы так легко говорите об этом: «Я, конечно, согласилась». А ещё говорите, что вы не суперженщина.
— Но я ещё не знаю, смогу ли я стать донором. Там нужно сдать ряд анализов, я до этого донором не была. Поэтому нужно пройти какие-то процедуры, чтобы это случилось. Сейчас на сайте РНПЦ выставили информацию, что они ищут переболевших людей для донорства.
— Это должно быть добровольное согласие. В 2018 году Александр Лукашенко посещал «Витебский меховой комбинат» и сказал: «Неплохо бы дизайнеру, матери четырёх сыновей, родить ещё и дочку». Президент ведь плохого не посоветует.
— Это ещё открытый вопрос. Перед показом он сказал про дочку, а после показа поблагодарил, пожал руку и сказал: «Ну, работайте». Я так смеялась и даже не знаю, какой из указов Президента выполнять первым: то ли работать, то ли «идти» за девочкой.
— В любом случае, Президента слушать надо.
Источник: https://ont.by/news/ya-byla-v-shoke-dizajner-tatyana-efremova-o-tom-kak-ona-perebolela-covid-19o
