В редакцию пришло письмо от нашей постоянной читательницы Петрухно Татьяны, в котором она пишет о нелегкой судьбе своего дедушки Михаила Максимовича Зайца, узника концлагеря «Заксенхаузен».
Позже состоялась встреча с этим замечательным человеком. Михаил Максимович рассказал много о себе, о своей жизни, о том страшном и ужасающем времени, когда он находился в лагере смерти.
Рассказ он начал со своего детства:
– До того, как образовался колхоз и мы переехали жить в деревню Александровка, жили в лесу, на хуторе, недалеко от урочища Загорен. Наша семья была большая. У моих родителей – Максима Мироновича и Александры Григорьевны, – помимо меня, было пятеро детей: Адам (во время войны был командиром батальона, погиб, освобождая Петриков), Степан, Николай, Ева и Мария. В 1939 году мать заболела и умерла.
Подростком два года пас колхозный скот. В школу, которая находилась в деревне Заводный Остров, ходил редко, особенно зимой. Образование у меня всего лишь пять классов.
Когда началась война, отца забрали на фронт, мне тогда было 16 лет. Я остался за старшего.
В апреле 1942 года фашисты начали угонять молодежь в Германию. Эта участь не минула меня: староста деревни Коноплич Елисей внес в список осторбайтеров и мое имя. В Ельск везли под охраной. На станции нас погрузили в вагоны и через Польшу отправили в Германию. Я с двумя земляками попал работать на танковый завод, который находился в трех километрах от лагеря. Кормили плохо, на сутки давали 200 граммов хлеба наполовину с опилками, постоянно хотелось есть.
Проработав на заводе неделю, я осознал свое ужасное положение, вспомнил о доме и расплакался. Ко мне подошли две немки, которые работали здесь же, пожалели меня и тоже заплакали. За нами наблюдал мастер, подошел к нам и ударил меня кулаком в лицо. От удара я упал, а он стал кричать, чтобы все шли немедленно работать. На следующий день эти женщины принесли мне одежду и еду. Я решил бежать. Побег осуществил вместе с друзьями Арсением Семененко из деревни Ремезы и Юзиком Ольховским из деревни Заводный Остров. План у нас был простой: вырваться на свободу и поездом ехать на Восток.
Стащив плоскогубцы, мы перекусили ими колючую проволоку и убежали.
Шестеро суток шли по земле врага, но нас поймали. Отвезли в тюрьму, там взяли отпечатки пальцев, а также записали наши данные: откуда, кто родители и родственники.
В тюрьме пробыли 2,5 месяца. Затем нас перевели в концлагерь «Заксенхаузен», где отобрали одежду, выдали мне полосатую тюремную робу с номером 50407.
В то время в лагере было 83 тысячи человек разных национальностей!
Каждодневно старшие бараков пересчитывали нас и докладывали лагерь-фюреру о количестве заключенных: сколько сожгли в крематории, сколько осталось. В первый день я был избит из-за того, что не откликнулся в ответ на свой номер при проверке численности заключенных. За этот проступок меня могли убить, но норвежец-заключенный, старший по бараку, меня спас. Он выбежал из строя, поднял меня, вытер кровь с моего лица и забрал на работу (строили новые бараки). Позже мы стали друзьями.
Этот случай заставил меня учить немецкий язык. А свой личный номер на немецком, который выкололи мне на руке, я не забуду никогда.
Помню, что после таких проверок, когда звучала команда «всем разойтись», на плацу оставалось до трех сотен обессиленных заключенных, которые уже не могли подняться. Этих несчастных людей подбирали специально созданные команды из числа узников, грузили на телеги и везли в газовые камеры. Там их, кто еще был жив, травили газом, а затем жгли в крематориях или хоронили в землю. Часто по приказу извергов еще живых людей, минуя газовые камеры, отправляли прямо в огонь или закапывали. «Конвейер смерти» работал сутками. Не было такого дня, чтобы не сжигали, не травили, не расстреливали.
Сжигая людей, золу и пепел нелюди использовали как удобрение.
Условия содержания в лагере были ужасными: за любое непослушание – смерть. Фашистское зверье планомерно морило голодом. Люди умирали с голоду прямо на ходу. На заключенных гитлеровцы проводили свои чудовищные опыты (использовали преимущественно советских граждан). Они испытывали человеческий организм на прочность: сколько проживет без еды и воды, проверяли действие различных лекарств, химического и бактериологического оружия. Делали страшные операции: отрезали различные органы и части тела. Их ужасающие злодеяния никогда не будут забыты, и нет им оправдания.
Узники, потерявшие веру в свое спасение, надежду выжить в этом страшном аду, бросались на колючую проволоку (по ней шел электрический ток), хватались за нее и этим избавляли себя от страданий и жестоких мук.
Всюду слышали угрожающие крики палачей, удары плетей, плач, стоны и мольбу – мольбу о смерти, как о самом желанном. Страшно даже вспоминать, очень страшно…
Я чудом выжил, а также благодаря людской доброте и милосердию.
Хорошие люди встречаются всегда и везде. Даже в таком страшном адском месте, где смерть постоянно ходила за тобой, люди не теряли своих человеческих качеств. Доброта, внимание, забота и чувство сострадания к другим не покидали нас.
Я никогда не забуду военно-пленного капитана Аркадия Иванова, нашего советского офицера-летчика. Этот человек спас мне жизнь, когда мы совершили побег из концлагеря: он поднимал меня обессиленного, когда мы бежали, остался со мной и не дал умереть с голоду. Советский офицер, рискуя жизнью, раздобыл картошки, благодаря этому выжили.
И каким счастьем было встретить русского, советского солдата, чувство радости и счастья, ощущение, что весь ужас пережитого уже позади, чувство спасения переполняли нас. Этот момент не передать словами…
Михаил Максимович закончил свой рассказ. Было видно, как человек пытается сдержать свои эмоции: голос дрожал, а на глаза набегала слеза. Потом он сказал:
– Вот так судьба! Такое пережить, из такого пекла живым вернуться! Видно Богом суждено мне остаться жить. Да! То, что пережил и выстрадал, никому не пожелаю, даже самому злому врагу.
Н. Ильюк.
На снимке: М.М. Заяц, бывший узник концлагеря «Заксенхаузен».
